Как отмечает Питер Кутер, согласно модели психической травмы, «произошедшее в раннем детстве травматическое событие, которое не в силах переработать незрелая детская личность, ведёт непосредственно к психическому повреждению (греч. «trauma» – повреждение) как событию драматическому. Нанесённая травма оставляет за собой следы, способные привести к значительному нарушению в последующем развитии» ["Современный психоанализ", стр. 99].
Именно признание того факта, что в истории возникновения психического расстройства сексуальные сцены играют более важную роль, нежели другие травмы, – и явилось отправной точкой теории соблазнения З. Фрейда.
Основываясь на клинических фактах существования сексуального соблазнения, о котором в ходе лечения вспоминали пациенты, Фрейд вывел наблюдение, что независимо от содержания пережитых этими пациентами сцен соблазнения («от простых словесных намёков или жестов – до более или менее явных случаев сексуальной агрессии, вызывающих испуг»), всегда сцены соблазнения пациенты переживали пассивно.
С точки зрения Жана Лапланша и Жана-Бертрана Понталиса, в теории соблазнения Фрейда предполагается, что процесс сексуальной травматизации состоит как бы из двух этапов, «отделённых друг от друга периодом полового созревания»: «Первый момент, или этап, – соблазнение в собственном смысле слова, – Фрейд определяет как «досексуальное» событие сексуальной жизни: оно приходит извне к субъекту, который пока ещё не способен испытывать сексуальные эмоции (отсутствие соматических условий для возбуждения, невозможность освоить этот опыт). В тот момент, когда происходит сцена соблазнения, она не подвергается вытеснению. Лишь на втором этапе, другое событие, не обязательно имеющее собственно сексуальное значение, вызывает в памяти – по ассоциации – первое событие». При этом, воспоминание о травмирующем сексуальном событии «приводит к гораздо более значительному результату», по сравнению с самим вспоминаемым событием, поскольку прилив эндогенных возбуждений в момент вспоминания приводит к вытеснению самого этого воспоминания об исходном сексуальном соблазнении. И, – далее: «Когда говорят, что сцена соблазнения переживается пассивно, это означает не только пассивное поведение субъекта в этой сцене, но и её претерпевание без возможности ответа – из-за отсутствия соответствующих сексуальных представлений; пассивность здесь – это свидетельство неподготовленности, в силу которой соблазнение порождает «сексуальный испуг» (Sexualschreck)».
Дальнейшие исследования привели З. Фрейда к выводу, что некоторые пациенты фантазировали о сценах совращения их другими лицами, чего в реальности, на самом деле, – не было. Размышляя над фантазиями пациентов, склонных к созданию вымышленной истории своего детства, Фрейд выдвинул гипотезу о существовании психической реальности: «Если истеричные указывают на вымышленные травмы как на причину симптомов болезни, то сущность этого нового факта сводится к тому, что они фантазируют о таких сценах, и поэтому необходимо считаться с этой психической реальностью так же, как и, – с практической» ["Очерк истории психоанализа", стр. 17]. И, причина – в том, что переживания, вызываемые у пациентов их фантазиями о совершаемом над ними сексуальном насилии или же о сценах их сексуального соблазнения, – были такими же интенсивными и так же с неизбежностью приводили к заболеванию, как в клинически подтверждённых случаях реального совращения.
Введение З. Фрейдом понятий «бессознательное фантазирование», «психическая реальность», «спонтанная детская сексуальность» и др., привело к созданию психоаналитической теории неврозов, согласно которой фантазии обладают психической реальностью, и, в мире неврозов, решающей является не физическая, а именно психическая реальность.
И, хотя, в 1897 году Фрейд отказался от теории соблазнения, усомнившись в обязательной подлинности сцен соблазнения, он вплоть до конца жизни неустанно подчёркивал распространённость и патологический смысл сцен соблазнения, действительно пережитых детьми. При этом, по наблюдениям Фрейда, с одной стороны, реальная сцена соблазнения происходит в жизни пациента в более поздний период, чем изначально вспоминается пациенту, причём в качестве реального соблазнителя может выступать даже другой ребёнок (ровесник пациента или, – старше его). И, только «посредством ретроспективного фантазирования сцена соблазнения переносится на более ранний период, а роль соблазнителя приписывается родительскому персонажу» [Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. "Словарь по психоанализу", стр. 538]. С другой стороны, «описание доэдиповой связи с матерью, особенно у девочек, позволяет говорить о том, что при уходе за новорожденным мать подвергает его реальному сексуальному соблазну, который становится прообразом последующих фантазий»: «…здесь фантазия соприкасается с реальностью, потому что, действительно, мать, ухаживая за телом ребёнка, вызывает у него в гениталиях ощущения удовольствия, возможно, даже, впервые, их пробуждая» [Фрейд З. "Введение в психоанализ", стр. 555].
Фрейд старался разобраться в причинах возникновения фантазий о соблазнении, считая, что источником этих фантазий являются не только спонтанные сексуальные влечения ребёнка, но и некая его психическая реальность, формируемая не только отношениями его родителей, «их желаниями, которые предсуществуют желанию субъекта и придают ему определённую форму», но и обусловленная «первофантазиями», т.е. «передаваемыми по наследству мнемическими следами опыта, пережитого в истории человеческого рода как реальных фактов жизни человеческой семьи».
З. Фрейд пишет: «Я полагаю, что эти первичные фантазии – так я хотел бы назвать их, и ещё некоторые другие – представляют собой филогенетическое достояние. Индивид – в этих фантазиях – выходит за пределы собственного переживания, доходя до переживаний доисторических времён в тех случаях, когда его собственное переживание стало слишком рудиментарным. Мне кажется весьма возможным, что всё, что нам рассказывается в анализе как фантазия – соблазнение детей, вспышки сексуального возбуждения при наблюдении родительского полового акта, угрозы кастрации, – или, вернее, кастрация, – были когда-то в первобытной человеческой семье реальностью, и что фантазирующий ребёнок пробелы в индивидуальной правде восполнил доисторической правдой» [Фрейд З. "Введение в психоанализ", стр. 359-360].
Признав, тем самым, что благодаря работе воображения существовавшая в предыстории фактическая реальность превратилась в мир фантазий, обладающий «внутренней связностью, упорядоченностью и действенностью», т.е. – в «психическую реальность», Фрейд в своих исследованиях продолжал поиски реальных обоснований возникновения у конкретного пациента той или иной фантазии.
Например, в работе 1918 года «Из истории одного инфантильного невроза» (случай «Человека с волками»), Фрейд стремился восстановить признаки «первосцены» – наблюдения пациентом «родительского коитуса во всех его мельчайших подробностях», и настаивал на том, что в восприятии пациента, когда он был ребёнком, «были приметы, направившие фантазию в определённое русло», вследствие существования, по мнению Фрейда «досубъектных структур», или, – «схем», являющихся более важными, чем индивидуальный опыт пациента.
Говоря о «первофантазиях», авторы «Словаря по психоанализу» Лапланш Ж. и Понталис Ж.-Б. отмечают: «Подобно мифам, они призваны дать общее представление, а, также, – «решение»главных проблем, стоящих перед ребёнком. Какая бы реальность ни возникала перед субъектом, требуя объяснения или «теории», эти фантазии драматизируют её, возводят её к изначальному моменту, к исходной точке истории. Так, в «первосцене» образно представлено возникновение субъекта, в фантазии соблазнения – возникновение сексуальности, в фантазии кастрации – происхождение различий между полами» [стр. 382-383].